Опубликовано в Billboard, номер за сентябрь 2010-го.
- Вы недавно выступали на джазовом фестивале в Монтре. Серьезная высота. Как все прошло?
- Прекрасно. Я была сильно взволнована, потому что перед тем, как выйти на сцену, встретилась с Куинси Джонсом. Я сперва не обратила внимания на то, что он будет там. Когда я впервые играла в Монтре в 1991 году, он тоже был рядом, но я постеснялась подойти и сказать «Здрасьте». То шоу в Монтре было первый настоящим, большим концертом за рубежом в моей жизни, и пригласил меня туда именно Куинси Джонс. 19 лет прошло, и мы так и не познакомились за это время, а тут он сидит у меня в гримерке! (голос Тори заметно дрожит) Мы просидели полчаса, просто разговаривали, он расспрашивал меня о мюзикле, который я готовлю. Он подписал мне пластинку с саундтреком к «The Italian Job», рассказал о том, как работал с Фрэнком Синатрой. Я поверить в это не могла! Сижу и болтаю с Куинси Джонсом как со своей мамой!
- Вы сейчас выступаете сольно, а это почти всегда приличный стресс, вызов, даже для опытного музыканта. Почему вы решили обойтись без бэнда в этот раз?
- Это испытание, да, тебе приходится тащить представление в одиночку. Но в то же время сольный концерт дает возможность достичь невероятного уровня близости с аудиторией. Это разговор наедине со зрителем, даже если в зале множество людей — ты говоришь с ним, он — с тобой. Один на один. Ты гораздо более уязвима, когда выступаешь одна. Но при правильном подходе ты можешь покорить мир. Если устают голосовые связки, ты не можешь себе позволить попить водички. Ты не можешь выключиться на 30 секунд, пока идет соло. Нужно уметь держать темп, точно рассчитывать силы, тщательно продумывать порядок песен в программе. Поэтому сольные концерты я выстраиваю совсем по-другому. Я думаю, что необходимо что-то менять в своей жизни и в практике живых выступлений — и это одна из причин, почему я начала делать сольные шоу. Не хочу терять хватку.
- А для вас есть разница, выступать перед большими аудиториями или в камерной обстановке?
- Разница в том, что ты играешь для них по-разному. Я недавно играла на фестивале в Брюгге - открытая площадка, тысячи и тысячи зрителей (шум! гам! воздушные шарики!) - и это выступление сильно отличалось от того, что было в Монтре. В Монтре была совсем интимная обстановка, гораздо более концертная — в классическом смысле слова. Разница в атмосфере огромная, что, конечно, необходимо учитывать, когда готовишь сетлист.
- Я говорил с Сюзанн Вегой в прошлом году, и она отмечала, что помимо Больших Хитов, существуют маленькие локальные хиты. Песни, которые не получили общего признания и не штурмовали вершины чартов, но конкретная публика их любит, помнит наизусть и ждет. Вы замечали за своими поклонниками что-то подобное?
- Да, они нередко удивляют меня в этом смысле. Это всегда изумительно, видеть, как тебе подпевают, выяснять, что люди знают тексты отнюдь не радиоформатных синглов. Особенно в вашей стране, где английский для слушателей не является родным языком.
- Когда заканчивается песня, последняя нота сыграна и в зале, перед тем, как публика начинает аплодировать, на короткое время повисает тишина... что вы обычно ощущаете в этот момент?
- (долгая пауза) Никогда об этом не задумывалась. Дайте подумать... Знаете, в этот момент ты вообще ничего не чувствуешь, это такое слепое пятно. На какие-то секунды время замирает, и ты останавливаешься. И твоя аудитория получает шанс что-то сказать тебе, а ты должна будешь ответить им. Так что эти моменты принадлежат им.
- Вы, если память не изменяет, однажды назвали свои песни вашими «дочерьми». Придерживаясь этого сравнения — дети растут? Я имею в виду не столько аранжировки, сколько героинь песен.
- Интересный вопрос. Образы, какие-то картинки, которые стоят у тебя перед глазами, безусловно меняются со временем, и песни, написанные 20 лет назад, ощущаются не так, как 20 лет назад. Потому что жизнь меняется. Образы в голове меняются. И песни растут. Они же не обязаны быть привязаны к одному единственному моменту в моей жизни, они могут сопровождать меня изо дня в день.
- У вас был отличный кавер на «Manha de Carnaval», классический для боссановы номер. Существует тьма версий этой песни, а вам все равно удалось привнести в нее что-то новое. Вы ее играете на концертах?
- (напевает) I'll sing to the sun in the sky... Оно?
- Да.
- Помню ее. Я записала ее в 2000-м году для того фильма с Томом Крузом...
- «Миссия невыполнима 2».
- Да. Кажется, я играла ее какое-то время в туре, который был в 2000-м, но с тех пор исполняла нечасто. Вообще-то можно ее снова поиграть, это мысль.
- Расскажите о последнем альбоме «Midwinter Graces». Он с одной стороны кажется какой-то чудовищной авантюрой, а с другой — вполне логичным продолжением вашей нынешней карьеры.
- Даг Моррис (президент Universal Music Group) предложил мне записать его, и когда мы с ним обсуждали эту идею, я подумала, что это может быть интересно, Могла получиться катастрофа, а могла, при условии, что я все сделаю правильно, — великолепная работа. Я решила вернуться к старой концепции «вариаций на тему», взять классические песни и перенести их в 21-й век. У меня не было никакой уверенности в том, что они будут... резонировать с человеком нашего времени, и в то же время доносить послания, которые были заключены в них во время написания. Вот такая задача перед мной стояла.
- Что вдохновляет вас сегодня?
- Я многое черпаю из визуального искусства. Я изучаю его по мере того, как перемещаюсь по свету, запасаюсь арт-альбомами, когда отправляюсь в тур. Это совершенно другой медиум, среда, абсолютно не похожая на музыку, и может быть поэтому, она часто служит источником новой искры. Наверное, в мире визуального я задействую какую-то другую часть своего мозга. А еще, путешествуя, я часто наблюдаю за людьми. Каждый человек поистине уникален, хотя не всегда понимает это. Но это правда. Поэтому наблюдать за ними, просто сидеть и смотреть, доставляет такое удовольствие. Реакции людей на то, что происходит с ними, - удивительный, неиссякаемый источник новых впечатлений.
- К слову о медиумах: вас, наверное, раз сто спрашивали, но я спрошу в сто первый. Вам в литературу уйти не хотелось? У ваших песен ведь сильная литературная основа.
- Я готовлю мюзикл по мотивам сказки Джорджа Макдональда («The Light Princess», 1864 г.). Сейчас мы с Британским Национальным Театром обсуждаем его будущую постановку. Так что на ближайшее время с медиумом я определилась. У меня не было желания написать роман как таковой, мне все-таки ближе музыка, и мюзикл в этом смысле удобная следующая ступенька. Посредством музыки тоже можно рассказывать истории.
- Вас до сих пор захватывает тема греха и покаяния? У вас же очень религиозные песни, вот буквально в том исходном значении слова «religio», которое предложил Сенека: переживание собственной связи с богом.
- Мне кажется, это что-то, заложенное на генетическом уровне. Такова моя природа, и с этим ничего нельзя сделать. И если вы начнете копаться во мне, посмОтрите на меня как на структуру здания, то эту тему вы найдете в самом фундаменте. У каждого человека есть свой фундамент, каждый человеческий храм покоится на каких-то несущих конструкциях. И если мы говорим о «храме Тори», то в его основании лежит чувство вины. Это часть, которая была встроена в меня еще тогда, когда я была ребенком, а возможно, что и до моего рождения. Именно поэтому я всю жизнь пыталась найти в храме другие основы духовности, переопределить для себя некий высший авторитет, переопределить бога, верховного творца и демиурга, через «нечестивые госпелы». Это очень доставало моего отца, потому что (тяжело вздыхает)... он не принимает их. Я хотела открыть свое сердце и свою душу для того, о чем говорили ранние христиане, до того, как слово бога было искажено католической церковью. И сейчас искажается церковью в Америке. Так что да, я по-прежнему исследую эту тему, пытаюсь найти некий баланс между культурами, не доверяя единственному
авторитету веры. Я по-прежнему задаю себе вопросы.
- Ну а если говорить не очень серьезно, есть ли у вас то, что называется «guilty pleasures»?
- Еда (смеется). Вино. Туфли. Загорать люблю. Я — солнцепоклонник.
